Работино

Начало здесь

Работино здесь называют в двух формах: с ударением на середину и на конец.

Последняя форма отсылает к Бородино, и лично мне нравится больше.

Бои за этот населенный пункт должны обязательно остаться в военной истории и, я думаю, ещё ждут своих летописцев.

Мое участие в данных событиях носит совершенно микроскопический характер, общую хронологию событий и картину я не знаю, поэтому развернуто и комплексно расписать этот героический эпос у меня не получится.

Я знаю лишь то, что Работино было превращено в пылающий ад, снесено с лица земли, обращено в руины, и все это унесло жизни многих людей с обеих сторон.

Каждый квадратный метр его земли пропитан кровью.

Сотни людей погребены в его руинах, и их останки лежат там и поныне.

Я знаю, что наши стояли в Работино насмерть, показывая чудеса героизма и стойкости. Но и противник показал себя самым лучшим образом.

Украинский солдат — вынослив, неприхотлив, идейно мотивирован, настроен идти до конца.

47 бригада «Магура» — одно из самых боеспособных соединений ВСУ, была задействована в боях за Работино, и показала себя очень сильным и серьезным противником.

Я был зачислен в резервную группу, которая должна была ожидать своего часа в лесополосе под селом, и зайти в населенный пункт поутру, в серости, тогда, когда это понадобится.

Небольшими группами, по 5-6 человек нас начали завозить на точку и скрытно рассредотачивать по лесу.

Перевозили на бортовом уазике в одно место, а оттуда нас забирал настоящий джихадмобиль, типа таких, какие я видел только в репортажах с Ближнего востока.

Какой-то древний монстр японского автопрома, пикап с выкорчеванными сиденьями.

Джихадмобиль перевез нас в лес, а здесь мы уже сами искали кусты погуще, и залегали до утра.

Это был мой первый боевой выход. Группа эвакуации не в счёт. Настоящее дело было вот оно. Я вспоминаю тот вечер и сердце непроизвольно начинает биться быстрее.

Тогда особого страха не было. Волнение и тревога были, а страха нет.

Когда карабкался на БТР, отправляясь в «очко Зеленского» страх был уже. Потому что я знал, куда еду, и мне туда очень не хотелось.

А сейчас я ничего не знал. Понимал, что это опасно, но картины перед глазами не было.

Были волнение и тревога, и детский, идиотический восторг от того, что это происходит со мной на самом деле.

Мальчики они такие мальчики…

Я не служил срочную службу в армии, и как любой неслуживший мужчина нес в своей душе некий комплекс из-за этого. Тюрьма его сколько-то компенсировала, но не полностью. Здесь же я сторицей переплюнул всех срочников мирного времени. На одном только полигоне я за день отстреливал больше, чем срочник российской армии времён моей молодости, т.е. 1990-х гг. Ну а сейчас и подавно…. В бронежилете и каске, с автоматом в руках я грузился на джихадмобиль и уезжал на боевое задание. Галочка в голове была поставлена, внутренний Хэмингуэй удовлетворен.

Мы зашли в лесополку в 19-00. Всего нас было 15 человек из Н-ской бригады морской пехоты, из них четверо наших, шторм Z. Мы держались чуть наособицу от остальных. Я, со своим товарищем Сашей из Ставрополя, а чуть дальше двое других.

Залезли под куст орешника, я вытянулся на земле, скинул подсумки с магазинами, снял каску, положил под голову и принялся любоваться звездным небом.

Завели с Сашей разговор о недвижимости Ставропольского края. Саша — риэлтор, он в теме за все. Цены, качество, логистика.

Убедительно агитирует меня на переезд, когда все закончится.

Он профессионал своего дела. Я уже мысленно любуюсь видами Машука из своей новой квартиры, планирую выходные на горнолыжных курортах и поездки на море по скоростной трассе.

Через полтора месяца Саша будет разорван на куски двумя дронами-камикадзе, а мне предстоит долгое и тяжёлое общение с его супругой, что бы аккуратно подвести ее к горькой правде и дать подсказки, где искать бренные останки ее мужа.

Сильная женщина, она мужественно перенесет этот удар судьбы и сделает все возможное, что бы Саша не пополнил собой список безвестно сгинувших русских солдат.

Командир ей не позвонит. Она сама найдет его. С моей помощью, разумеется.

Но это все будет потом.

А пока — орешник, звёздное небо и виды на предгорья Северного Кавказа в мечтах.

Время перевалило за полночь.

Я начал дремать, изредка поглядывая на часы. Утром нас ждёт Работино. Там над развалинами школы висит украинский флаг, а рядом притаились две пулеметные точки. Там загадочный, страшный зверь Брэдли. Там много хохлов с автоматами.

Туда уходят, и пропадают с концом, бесследно, наши группы. Никто не знает их судьбу. Работино пожирает их как Бермудский треугольник.

Но меня это очень мало беспокоит. Для меня это все пока что теория. Тревожная и волнительная, но теория.

В три часа ночи я слышу какой-то шум. Едет грузовик и ещё какая-то машина. И ещё какой-то непонятный пока звук.

Поворачиваю голову и вижу вдали сквозь кусты свет фар. Непонятный звук это музыка из магнитолы.

На поляну, метрах в двадцати от нас выруливает Урал, рассыпаются люди с фонариками. Шумят, кричат, откидывают борта, начинают выкидывать из кузова противотанковые мины.

Прямо выкидывают, как куски бетона. С лязгом, грохотом, матюками.

На дороге встаёт буханка, оттуда тоже кто-то выходит.

Все как на пикнике.

Громко, на весь лес играет Инна Вальтер.

Мы все просто лежим в своих кустах и смотрим на все это, не понимая, что происходит, и как такое вообще может быть.

Не хочу я ждать,

Не хочу я тосковать,

Я хочу позабыть тебя…

Страдает самая популярная певица российских колоний общего, строгого и особого режимов, яркая брюнетка с красивым голосом.

Эту песню я слышал на швейке раз пятнадцать за смену.

Я уехал ведь не только от колючки, овчарок, конвоя на вышках. Я уехал ещё и от Инны Вальтер.

Но Инна Вальтер догнала меня в лесополосе под Работино. Как Скарлетт О’Хара она скакала за мной три дня, даже больше.

Первый прилет произошел примерно через десять минут после появления Урала со светомузыкой. Видимо, не только мы, но и хохлы впали в ступор от такого феерического разгильдяйства. Обычно они реагируют быстрее.

Бахнуло впереди, метрах в сорока от нас. Быдыж… Несколько секунд тишины. Тыртыртыртыртыр!

Кассетка!

Все, надо сваливать.

Лесополка зашевелилась.

Второй прилет сразу же после первого, уже ближе.

Мы начинаем организованно отходить вниз, к дороге. Без паники, без суеты.

У саперов напротив, начинается какая-то бестолковая беготня, крики, мельтешение фонарей, Инна Вальтер продолжает страдать.

Вышли на дорогу, кто-то орет: «ракета пошла! Ложись!’

Я вижу, что ракета пошла.

Ракета с кассетным боеприпасом великолепно видна на ночном небе.

Вижу выход, далеко, расстояние определить не могу. Достаточно медленно плывет по небу, будто комета.

Где-то над нами гаснет. Все, сейчас будет прилет. Падаю на землю, вжимаюсь в нее, группируюсь, руки на каску. Свист. Взрыв совсем рядом. Замирание сердца. Тыртыртыртыртыр…. Разрываются, один за другим «лампочки». Тело напрягается в предчувствии дикой боли. Нет, кусты погасили все.

Рядом со мной с размаху падает на землю какое-то тело. В шортах, в майке. Без головного убора.

«Брат, где здесь укрытия?»

«В душе не ебу» — отвечаю ему я.

Откуда я знаю где здесь укрытия. Да и знал бы…

Твари. Хоть бы вас посекло всех здесь. Скоты тупые.

Он вскакивает, бежит куда-то дальше, в темноту.

Я встаю, перекликаюсь со своими, продолжаем организованно отходить.

Из леса, как стадо орангутангов высыпают саперы. Их много. Они бегут, сшибают нас с ног, запинаются, падают, вскакивают, орут что-то. Инна Вальтер умолкает, буханку пытаются завести, но что-то идёт не так.

Мы быстрым шагом, не теряя друг друга из вида отходим.

Саша куда-то пропал.

Переодически перекликиваемся. Хохлы кладут кассетки немного в стороне, выбивают ту часть леса, где никого, слава Богу, нет.

Идём. Дорога упирается в т-образный перекресток, поворачиваем туда.

Здесь они нас и ловят.

Три кассетки сразу же падают в центре толпы саперов, бегущих по дороге и по лесу. Грохот разрывов, треск «лампочек», крики. Стоны из кустов, мимо которых мы проходим.

Все в пыли. Не видно вообще ничего. Иду строго за одним из своих.

Все вокруг для меня делятся на два круга: первый это морская пехота, а внутри этого круга наши, штормы. Это я и ещё двое. Саша куда-то пропал. Саша не откликается.

На саперов насрать. Пошли они нахуй. Сволочи. Из-за них всё.

Свист. Падаем на землю. Грохот. Треск.

И крики моих товарищей, штормовцев, шедших впереди меня: » я триста! Я триста!»

Обоих скосило. Оба корчатся на земле.

У меня ни царапинки. Все забрали они, выступив моим живым щитом.

Весь такмед вылетает из головы. Что-то куда-то ползти… Как-то пристраиваться с боку… Плевать, короче. Падаю на колени рядом с первым. Нащупываю у него на бронике свёрнутый жгут. Свой берегу.

«Куда?»

«Нога…»

«Какая, блядь?»

«Левая»

Щупаю ногу. Тут кровь. Тут сухо. Накладываю жгут. Бодрю второго трехсотого, «щас, братишка»…

Зову Сашу.

«Став! Став! Ты где, блядь, ебаны в рот!»

Он не откликается. Пятигорск молчит. Заснеженные предгорья Северного Кавказа не придут мне на помощь. Я один с двумя ранеными на дороге. Где-то впереди мелькают в пыли какие-то тени, но они далеко.

Только бы не прилет сейчас. Надо помочь товарищу встать. Он тяжёлый по весу. У него перебита нога, но ему придется ковылять на ней, собирая все свои силы. Мне надо тащить второго, тот совсем плох. Стонет и корчится на дороге.

Я обращаю внимание, что рядом, параллельно, ещё дорога, и именно по ней проносятся машины. Откуда они здесь? Я не понимаю. Не ориентируюсь на местности. Где Работино, где наши, где хохлы… Я ничего не понимаю. Меня привезли сюда как барана на ярмарку, а я даже на дорогу сюда не обращал внимания, не запоминал ничего.

Товарищ мой ковыляет через ложбину к дороге. Я вожусь со вторым. Он ничего не может объяснить. Где болит, куда попало. Стонет и мычит. Щупаю его, от берцев до пояса. Сухо. Не понимаю куда накладывать жгут. Помогаю ему подняться. Тащу на себе, как медсестры в советских фильмах про войну. Автомат его где-то там, в темноте и пыли. Я не нашел его, да и не особо старался.

Первый уже на дороге. Тормозит машину. Орет нам «быстрей, быстрей…»

Снова прилет. Мы падаем на землю, машина срывается с открытыми дверями, товарищ мой в полный рост остаётся стоять на дороге.

С матами я поднимаю второго. Он в полном неадеквате, не понимает что происходит, ему все хуже и хуже.

Волоку его сколько могу. Роняю. Чувствуя бессилие, сколько-то тащу, как мешок с говном, за лямки бронежилета.

Вторая машина. Тормозит. Битком набита. Из салона орут водителю: «поехали, поехали, поехали!!!» Он срывается с места.

Третья машина. Прилет. Треск. Машина встаёт метрах в десяти от нас.

Товарищ мой, первый, ковыляет к ней. Я помогаю второму встать на ноги, умоляю его собраться и идти из последних сил. Бросаю его и сам бегу к машине, срывая на ходу автомат. Нельзя дать ей уйти. Если надо, я буду угрожать им оружием, но не пущу. Мы уедем на этой буханке.

На той самой буханке, на которой ко мне в лесополку примчалась Инна Вальтер. Ее все таки завели, эту сраную буханку.

В ней есть места. Саперы на психе, на панике, но нас ждут. Только торопят все: «быстрей, быстрей, быстрей»

Вваливаемся внутрь. Второго товарища просто затаскиваем. Саперы, слава Богу, помогают.

Вваливается прямо друг на друга. Я ногами прохожу по обоим, вдаль, где свободнее. Эти лежат на полу.

Буханка срывается с места.

Помогаю товарищам снять бронежилеты. Сваливаем все в кучу: каски, бронежилеты, автомат. Автомат моего товарища, первого, который он нёс на себе, снят с предохранителя, патрон в стволе, ствол смотрит на одного из саперов.

Я это вижу, но занят стягиванием броника со второго. Не забываю снять с него штык-нож. Свой же я потерял в первый же день за ленточкой. А ему всё равно, с трехсотых списывается военное имущество, их не привлекают за утрату.

В буханке остро несёт бензином. Перебит какой-то шланг. Стенки салона пробиты. Судя по тому, как едем, резины нет. Посекли кассетки. Несёмся на дисках. С дисков по любому искрит. Не дай Бог щас полыхнет, и все. Из горящей машины нам не выползти.

Нам вслед ещё пара кассеток, но мы уже выходим из зоны обстрела. Ещё один прилет далеко позади.

Едем. Я смотрю в окно и вижу разрывы сзади. Слышу грохот. Там не умолкает ничего …

Я впечатлён, конечно, всем произошедшим.

Такого поворота событий я не ожидал.

Вышли в Работино.

Даже не дошли.

Группы нет. Разбита, рассеяна, уничтожена.

Я еду в буханке саперов с двумя трехсотыми.

Надо в госпиталь. А дальше что? Там разберемся….

Выехав из зоны обстрела, буханка встаёт. Невозможно ехать на дисках.

Тормозим попутку. Она останавливается, здесь уже безопасно.

Пересаживаем, вернее, перекладываем раненых. Забираю у товарища автомат.

Возвращаюсь к саперам.

Самое главное, я передал товарищей тем, кто доставит их в госпиталь.

Сам я цел, невредим, я найду выход из ситуации, я уж как нибудь выберусь.

Самое страшное позади.

Мой путь в расположение своей роты отдельная история. Есть в ней что-то швейковское, из его путешествия в Будейовицы.

Но я добрался, в час дня.

Притащил на себе два бронежилета, три каски и два автомата.

Сгреб это все в одну кучу прямо у ног командира роты, доложил обо всем.

Тот кивнул, безучастно, и я пошёл к себе.

Саша был уже в роте. Рассказал свою историю, как он добирался, но я выслушал ее краем уха. Неинтересно.

Я думал о том, что вернулся последним из нашей группы.

15 человек нас ушло, вернулось шесть.

После меня не пришел никто.

Шторм Z. Туленков о войне