Про хруст французской булки
Левачки обожают оскорблять русских патриотов, православных, консерваторов, правых булкохрустами. Буквально в каждом посте, в каждой заметке это ругательство. Намёк понятен, патриоты России у ленинцев, записываются в предатели, которые Родину готовы продать за хруст французского батона. Причём пишут это нам буквально идеологические, а то и прямые наследники расчленителей России, немецкие наймиты, желавших победы кайзеровской Германии, жизнь свою положивших на борьбу с Российской империей, которую считали самой худшей и ужасной страной в мире. К сожалению положили они на это фигурально не только свои карьеры, но и буквально миллионы жизней нашего народа. Впрочем взывать к совести и честности леваков не имеет смысла. Врут всегда и во всём.
И конечно не им, уморившим голодом миллионы наших крестьян, говорить о белом хлебе. В то время как белый хлеб до революции это просто часть обычного рациона питания обычного человека. В этом нет ни мечты, ни чего-то особенного и исключительного. Свою вину за два страшнейших голода, устроенных ими в России, никогда не признают. Равно как и умолчат о продовольственной зависимости советской России от Запада даже на пике советского режима. Нехватка продовольствия и хлеба – нескончаемая проблема времен советской власти, не стоявшая до революции, и решенная опять Россией в 21-м веке, когда мы стали вновь крупнейшим экспортёром пшеницы. Без мудрого руководства коммунистической партии, без конфискации еды как-то русские умеют прокормить себя и не только.
Про хруст французской булки это конечно еще и поэтическая, случайная, небрежная диверсия, которую устроил поэт Виктор Пеленягрэ в известной песне 90-х «Как упоительны в России вечера». Как-то в книжном магазине «Листва» на его поэтическом вечере я Виктору Пеленягрэ в дружеской полемике сказал об этом. Но ухватившись за эту поэтическую небрежность Пеленягрэ, российские леваки взяли себе на вооружение это лживое оскорбление всех русских патриотов.
@grigorov_prav
Сергей Григоров,
историк, политик, доброволец,
координатор движения «Русский союз».
Извратил пЕсатель усё толкование. Булкохрусты, хрустобулочники — так чаще всего называют не столько монархистов или поклонников белогвардейского движения, сколько вообще всех людей и особенно — представителей творческой интеллигенции, которые имеют склонность романтизировать и до предела идеализировать жизнь в царской России.
А началось всё лет двадцать назад или чуть больше, когда на всю страну прогремела песня группы «Белый орёл» под названием «Как упоительны в России вечера». Помимо приятной мелодии и достаточно слащавого текста, в котором как раз и описывалась райская жизнь в дореволюционной России, народу больше всего запомнилось выражение «хруст французской булки», с тех пор ставшее своего рода символом этих идеалистов-романтиков. Фильмы, романы и песни, в которых жизнь в царской России изображается как нескончаемая череда светских балов, вечерних прогулок по поместьям, красивых любовных романов кадетов и гимназисток, разного рода политесов и дуэлей теперь принято называть «булкохрустящими», соответственно, их авторов и поклонников — «булкохрустами» или «хрустобулочниками».
Противостоят хрустобулочникам совкодрочеры. Все эти ваши тырнеты. От них только горе и беды И на фиг они не нужоны. Берите доярок в жены.
Вот что написал поздний еврей Жванецкий, всю свою жизнь критиковавший советскую власть.
*О СОВЕТСКОЙ РОДИНЕ …*
«Она была суровой, совсем не ласковой с виду. Не гламурной. Не приторно любезной. У неё не было на это времени. Да и желания не было. И происхождение подкачало. Простой она была.
Всю жизнь, сколько помню, она работала. Много. Очень много. Занималась всем сразу. И прежде всего – нами, оболтусами.
Кормила, как могла. Не трюфелями, не лангустами, не пармезаном с моцареллой. Кормила простым сыром, простой колбасой, завёрнутой в грубую серую обёрточную бумагу.
Учила. Совала под нос книги, запихивала в кружки и спортивные секции, водила в кино на детские утренники по 10 копеек за билет.
В кукольные театры, в ТЮЗ. Позже – в драму, оперу и балет.
Учила думать. Учила делать выводы. Сомневаться и добиваться. И мы старались, как умели. И капризничали. И воротили носы.
И взрослели, умнели, мудрели, получали степени, ордена и звания. И ничего не понимали. Хотя думали, что понимаем всё.
А она снова и снова отправляла нас в институты и университеты. В НИИ. На заводы и на стадионы. В колхозы. В стройотряды. На далёкие стройки. В космос. Она всё время куда-то нацеливала нас. Даже против нашей воли. Брала за руку и вела. Тихонько подталкивала сзади. Потом махала рукой и уходила дальше, наблюдая за нами со стороны. Издалека.
Она не была благодушно-показной и нарочито щедрой. Она была экономной. Бережливой. Не баловала бесконечным разнообразием заморских благ. Предпочитала своё, домашнее. Но иногда вдруг нечаянно дарила американские фильмы, французские духи, немецкие ботинки или финские куртки. Нечасто и немного. Зато все они были отменного качества – и кинокартины, и одежда, и косметика, и детские игрушки. Как и положено быть подаркам, сделанным близкими людьми
Мы дрались за ними в очереди. Шумно и совсем по-детски восхищались. А она вздыхала. Молча. Она не могла дать больше. И потому молчала. И снова работала. Строила. Возводила. Запускала. Изобретала. И кормила. И учила.
Нам не хватало. И мы роптали. Избалованные дети, ещё не знающие горя. Мы ворчали, мы жаловались. Мы были недовольны. Нам было мало.
И однажды мы возмутились. Громко. Всерьёз.
Она не удивилась. Она всё понимала. И потому ничего не сказала. Тяжело вздохнула и ушла. Совсем. Навсегда.
Она не обиделась. За свою долгую трудную жизнь она ко всему привыкла.
Она не была идеальной и сама это понимала. Она была живой и потому ошибалась. Иногда серьёзно. Но чаще трагически. В нашу пользу. Она просто слишком любила нас. Хотя и старалась особенно это не показывать. Она слишком хорошо думала о нас. Лучше, чем мы были на самом деле. И берегла нас, как могла. От всего дурного. Мы думали, что мы выросли давно. Мы были уверены что вполне проживём без её заботы и без её присмотра.
Мы были уверены в этом. Мы ошибались. А она – нет.
Она оказалась права и на этот раз. Как и почти всегда. Но, выслушав наши упрёки, спорить не стала.
И ушла. Не выстрелив. Не пролив крови. Не хлопнув дверью. Не оскорбив нас на прощанье. Ушла, оставив нас жить так, как мы хотели тогда.
Вот так и живём с тех пор.
Зато теперь мы знаем всё. И что такое изобилие. И что такое горе. Вдоволь.
Счастливы мы?
Не знаю.
Но точно знаю, какие слова многие из нас так и не сказали ей тогда.
Мы заплатили сполна за своё подростковое нахальство. Теперь мы поняли всё, чего никак не могли осознать незрелым умом в те годы нашего безмятежного избалованного детства.
Спасибо тебе! Не поминай нас плохо. И прости. За всё! *_Советская Родина_*»…
(с)